* * *
я яблоко нашла осеннее, белёсое,
пока ты спал. но это еще тайна.
дощатая терраса пахнет соснами,
а мой карман уже морозом ранним.
и растерявши дар словоплетения,
и смирну словоточия былого,
я яблоко несу тебе осеннее,
как лучшее мной найденное слово.
* * *
росчерк твой, как чирк на косточке
у бедра.
вензель белый, профиль плоский,
как у пера.
шов талантливый, разделочно-
потайной.
спит в напёрстке моя девочка,
мальчик твой.
Эскиз в простом карандаше
о, какая неловкая мука –
быть двадцатилетними любовниками.
я мечтаю о нас с тобой позже. гораздо позже.
с золотистой естественной и неестественной кожей,
но сухою и крафтовой, с громподобным хрустом,
как обёрточная бумага для роз Тосканы, сыров и зелени.
пахнуть тмином, гостиничным мылом, морскою солью
и иметь поджарые колени
в тихо-атлантической песочнице.
о, и это была бы совсем другая проза.
прелесть пауз, длиннот, долгих медленных поцелуев
в тишине,
и блестящие спины с двумя ложбинками
для одного многоточия.
нотный стан и пространство для длительности.
нельзя ли
не иметь ничего в изумительной сумочке, кроме помады,
как единственную фотографию поцелуя в негативе.
чтобы стричься короче, ещё короче,
отражая скулою слепок твоей ладони
беспрепятственно.
* * *
теперь апрель, Король-Олень,
и воскресенье Вербное.
а нежность плещет из меня,
такая непомерная,
как высвобожденность конца
в петле твоей фамилии.
в богоподобие лица
и растворенность синюю
я шлю воздушный поцелуй,
и не хватает воздуха!
а в заповеднике поют.
а прутик вербы восковый.
* * *
расставаться самое обидное!
хуже года – только до утра.
как щемяще-горестно-безвыходно
приближающееся «пора».
сиротливо-тягостно молчание
отбывающего корабля,
но сцепились вдруг отчаянно
пуговица и петля.
* * *
проспать щекой к твоей щеке
всю зиму, безо всяких снов,
проснуться в тёплом молоке
едва оттаявших снегов,
и под рукой твоей сновать,
и жаться к шее и к виску,
и медленно тебя вдыхать
по родинке, по волоску.
Страшила
боль вылезает из тела, как из мешка –
сразу теряешь опору, и вес, и форму.
рваное дно, непригодное для прыжка
очень печалит Страшилу, ибо «просторно»
не означает «свободно». а кол остёр,
и у вороны картавая пасть в улыбке.
Гудвин, не надо мозгов, лучше на костёр!
ты же зачем-то мне храбрости дал по ошибке.
милая Элли, я не полечу в Канзас.
что мне там делать, где тихо, спокойно и сухо?
а за меня не волнуйся – коль выклюют глаз,
то у меня про запас еще целых два уха.
не полечу. я себя ощущаю собой
только под натиском в горле стоящей соломы.
доброго дня! то есть, ночи. я снова живой!
нити упруги. Надеюсь, что ты уже дома.
Нелюбовь к июлю
- Впервые в «Петровском мосте». А. Фаустова окончила Липецкое областное училище искусств, работала преподавателем. Живет в Липецке. Это ее первая публикация
ты, девочка, как далеко живешь?
а вспомнишь номер мамы или папы?
уже ползет сентябрь на рыжих лапах,
уже короче день, темнее ночь.
и он протянет вафельный рожок,
и распушатся листики блокнота.
цветные язычки твоих колготок
прикусит новый легкий сапожок.
ты будешь убаюкивать опять
горящие тела малюток-листьев,
летящих, как загаданные, сбыться,
осуществиться, а не умирать.
ты будешь долго ехать в никуда,
под абажуром красного берета.
и размягчится сухомятка лета
глотком кофейным.
подожди пока.
* * *
первые строчки были о снеге,
были об ужине, парке, трамвае...
я передумала. строчки о свете
в доме вечернем, пока мы не спали
я зачеркнула. и все начиналось
с кадра на пляже, с куплета, с вокзала...
строчка последняя тем удалась, что
я ничего
никому
не сказала.
* * *
день, в котором я скучаю
по руке твоей, и только
день. но впредь я обещаю
этой синеве продольной,
этим птицам, этим крышам,
дыму, каблуку, асфальту,
краской пахнущим афишам –
только шалость замышляю.
