БУТЫРКИ
«Однажды летом, когда мы жили с Иваном Алексеевичем в Васильевском после 1907 года, мы ездили туда, где был хутор Бутырки, на месте которого колосилось действительно «море хлебов»… Иван Алексеевич всё же указал место дома, варка, сада. Он с грустным видом долго слушал полевую овсяночку и неожиданно воскликнул: «Да это не Босфор, не Дамаск, не Италия и даже не Васильевское, это моё грустное детство в глуши!..». А мне эта глушь несказанно понравилась тишиной и простором».
В.Н. Муромцева, «Жизнь Бунина»
На месте Бунинских Бутырок
Трава, полынь и тишина.
Все то же солнышко над миром,
И звёзды те же, и луна.
Все та же даль. Дороги, стёжки,
Среди хлебов, как в те года.
И только сад цветущий – в прошлом,
От дома в поле ни следа.
Какая грусть, аж сердце сжалось,
Глаза туманятся слезой...
Все преходяще. Но осталось
Вот это небо над землей.
И золотистый, и лиловый
Простор, что так прекрасен вновь.
Осталось Бунинское слово,
И неподдельная любовь.
Она свята. Под небом синим
Стою и думаю о ней.
Как пахнет горькою полынью!
Как веет Родиной с полей...
ВЕЧНЫЙ СВЕТ
«В летний день проедешь по жаркой, тихой и пустой деревенской улице, привяжешь лошадь у церковной ограды, за которой темно-зелёной стеной стоят, пекутся в зное ёлки. Долго бродишь по кустам, буграм и ямам, покрытым тонкой кладбищенской травой, по каменным плитам, почти ушедшим в землю, пористым от дождей, поросшим чёрным рассыпчатым мохом... Вот два-три железных памятника. Но чьи они? Так зелено-золотисты стали они, что уже не прочесть надписей на них».
И.А. Бунин, «Суходол»
Перед скорбным распятьем Спасителя
И тревожно душе, и легко.
Где-то здесь, у церковной обители,
Упокоились предки его,
Сестры, братья. Над старым погостом
Бесконечная синяя даль.
Как всё просто и как всё непросто.
И на сердце и грусть, и печаль.
Камень, холмик… Проходят столетия,
Загораются звезды во мгле.
И душа, обретая бессмертие,
Оставляет свой свет на земле
В этих солнечных кронах и травах,
И в росинках. И память жива.
И торжественно, и величаво
Храм вознёс над землёй купола.
Пламя свеч, просветлённые лица
И любимые лики святых.
Он подумал: «Как сладко молиться
За ушедших и за живых!».
В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ
«Позавчера поехал в Ефремов. Ночевал не во флигеле, а в доме. Утро с большой изморозью. Ходили с Евгением за покупками. В 1 ч. уехали. Оглянулся – нежно и грустно защемило сердце, – там, в роще, лежит моя мама, которая так просила не забывать её могилы…»
Из дневника И.А. Бунина. 12 октября 1917 года
Позади Ефремов. Впереди
Долгий путь, короткий день осенний.
Сердце грустно замерло в груди
От предчувствий горьких и прозрений.
И душа наполнилась тоской.
Он на город посмотрел устало:
«Где-то там лежит в земле сырой
Та, что колыбель мою качала.
Мама, мама! Образ твой храню.
Он мне душу, мама, согревает.
Я печаль от глаз людских таю.
Как тебя мне в жизни не хватает!»
А рыдван подержанный скрипит,
Крутятся без устали колёса.
И берёза вслед ему глядит
Словно мать задумчиво с откоса.
День осенний догорел, погас.
Свет луны, ложатся тени грустно.
Показалось вдруг – в последний раз
Едет он дорогой этой русской.
Время сомкнулось...
«Бюст Ивана Бунина установлен в Измалковском районе. Он появился рядом с памятным камнем, который ранее был положен на месте усадебного дома двоюродной сестры писателя Софьи Пушешниковой, у которой Бунин часто гостил и где написал лучшие свои произведения – «Древний человек», «Сны Чанга», «Господин из Сан-Франциско», «Митина любовь»… А само Васильевское с его окрестностями узнаваемо в «Жизни Арсеньева». И именно отсюда поздней осенью 1917-го начались для писателя окаянные дни – путь на чужбину».
А. Дементьев, «Вернись на родину, душа». «Липецкая газета»
Всё проходит и всё остаётся
В бесконечной юдоли земной.
И взволнованно сердце забьётся –
Вот он – Бунин! Стоит как живой!
Взгляд пронзительно грустный, как будто
Вспоминает последний исход.
И холодное, хмурое утро,
И тревожный семнадцатый год.
Всё свершилось. И время сомкнулось.
Боль утихла, но память свежа.
Слава Богу, навечно вернулась
В палестины родные душа.
